Почти семьдесят листов - а гравюры «меряются» именно этими единицами - из коллекции работ немецкого графика XVIII века Георга Фридриха Шмидта можно увидеть на выставке, открывшейся не так давно в Эрмитаже. Причем большая часть гравюр экспонируется впервые.
Из суконной лавки - в академики
Судьба родившегося в 1712 году в Берлине Георга Фридриха Шмидта типична для своего времени. Это как раз тот случай, когда «из грязи в князи». Ну если и не «в князи», то в академики точно. Сын бедного суконщика, уже в детстве проявивший незаурядный талант рисовальщика, то ли с согласия отца, то ли против его воли - информация разнится - поступает в Берлинскую академию художеств. В граверный класс, хотя мечтает о живописи. Но, как показало время, то, что было случайностью, оказалось удачей. Граверное искусство хоть и уступало по гонорарам и престижности другим видам живописи, но было весьма востребовано, особенно по части копирования живописных оригиналов. На этой ниве Шмидт и преуспел. Правда, не сразу.
В Берлинской академии художеств не было «военной кафедры», поэтому будущему придворному граверу пришлось шесть лет оттрубить в артиллерии. За это время он умудрился не потерять ни интереса к граверному искусству, ни навыков. И как только ушел с военной службы и получил первый гонорар за серию книжных иллюстраций - рванул в Париж. Практически с одним рекомендательным письмом в кармане. Не слишком оригинальный шаг, но вполне понятный - Париж был центром всего самого передового и значительного, что происходило тогда в искусстве. И берлинские работы Шмидта здесь оценили высоко - он становится помощником выдающегося мастера портрета Никола де Лармессена. Но славу ему принесут гравюры, сделанные с оригиналов Гиацинта Риго, ректора Парижской академии художеств и суперпопулярного в те времена портретиста. Именно с них начнется звездное восхождение сына суконщика.
И ни происхождение, ни даже протестантская вера Шмидта этому восхождению не помешают. Портреты графа д’Эврё и художника Миньяра в 1742 году помогли ему стать членом Королевской академии - с разрешения Людовика XV, а уже через два года прусский король Фридрих II призвал его к своему двору в качестве придворного гравера. И здесь он, как ни странно, создал свои самые блестящие работы. Тогда как в Париже - всего лишь технически совершенные. Хотя, по логике, всё должно было быть наоборот. В Париже - блеск, в Пруссии - строгость. Но гений на то и гений, чтобы творить вопреки.
Нерадивый учитель
И тут вмешались русские, которые тоже захотели заполучить Шмидта. Хотя в те годы между Пруссией и Россией шла война, никаких санкций еще не придумали. И интересы искусства и страны оказались выше военных амбиций. Сегодня такое даже сложно представить, но прусский король разрешил Шмидту уехать в Россию на пять лет - на такой срок был заключен контракт с Петербургской академией наук, при которой он должен был преподавать в классе граверов. Россия хотела иметь своих Шмидтов и, наступив на собственную гордость и забыв про военные распри, оказалась готова платить художнику очень большие деньги, лишь бы заполучить его в качестве наставника. Четыре тысячи рублей, которые запросил Шмидт, были очень приличной по тем временам суммой, но он их получил.
Правда, по воспоминаниям современников, собственно преподавательской деятельностью в Петербурге он занимался не слишком усердно, всё больше выполняя заказы, которые сыпались на него со всех сторон. Графы и князья стояли к Шмидту в очереди. Но самым престижным был заказ от Елизаветы Петровны, который художник получил как только приехал в северную столицу. Портрет императрицы с оригинала Токе Шмидт гравировал три года и закончил за четырнадцать дней до ее смерти. Так что Елизавета едва на него взглянула. Соответственно и от обещанного гонорара он получил лишь треть - наследникам престола портрет был не нужен.
Когда кумир - Рембрандт
Руководство же академии тем временем было недовольно тем, что Шмидт отлынивает от той деятельности, ради которой его и приглашали, - ученики были заброшены. Но вместо того чтобы разорвать с художником контракт и отправить его обратно в Берлин, ему еще и выписывают из Вены помощника - гравера Тейхера.
Сам же Шмидт пенял на нерадивость российских учеников, многие из которых, несмотря на невнимание мастера, все-таки выросли в больших художников. И вспоминали о своем учителе так: «Это человек в расцвете сил. Он прекрасно выглядит, лицо его с загаром, глаза полны огня. Он весел, и речь проникнута убежденностью и солидностью».
То есть хорошо себя чувствовал в Петербурге Георг Фридрих Шмидт. Здесь и автопортрет выгравировал - в комнате, за окном которой видны церковь и избушка, за столом сидит человек с довольным лицом и резцом в руке. И в шляпе как у Рембрандта - кумира Шмидта, который не только «позаимствовал» у него шляпу, но и манеру гравировки - сухой иглой и крепкой водкой (в водку, естественно, опускали медную пластину, на которой иглой вырезали изображение).
Так или иначе, именно Шмидт сделал просто известные картины, в том числе и Рембрандта, знаменитыми, переведя их в гравюры - вид живописи более массовый и доступный. Огромные полотна под его резцом становились размером с лист, прямоугольные - вписывались в овал, и при этом они сохраняли все тончайшие детали и нюансы. Какая трудоемкая и сложная работа стоит за этой видимой легкостью, знают только такие же мастера-граверы, как Шмидт. Имена которых, к сожалению, сегодня могут назвать в основном только специалисты.
Тем ценнее для любителей искусства выставка гравюр Георга Фридриха Шмидта, которая работает сейчас в Эрмитаже.
Анна ВЕТЛИНСКАЯ,
интернет-журнал «Интересант»