Вот уже третий год в России действует закон, запрещающий использование ненормативной лексики в публичном пространстве. И точно, в СМИ, в кинофильмах, на театральных и концертных подмостках уже не встретишь ни одного матерного словечка, зато в других местах - на каждом шагу.

Теперь матом уже не ругаются, на нем разговаривают. Причем не только хулиганы, алкаши или хамы-начальники. Забористые выражения легко услышать на Невском проспекте, в солидных учреждениях, на интеллигентских посиделках, в коридорах престижных вузов... Совсем недавно я был свидетелем светской беседы стайки очаровательных старшеклассниц: окажись рядом старого закала портовый грузчик, он бы зарделся, как маков цвет.

Самые ярые противники сквернословия - учителя и библиотекари: подумать только, ненормативная лексика используется в художественной литературе якобы для того, чтобы еще глубже подчеркнуть ее художественную достоверность! И как спрячешь такое от детей и подростков?

Однако немало и таких, кто относится к распространению матерщины совершенно спокойно. К примеру, некоторые «заступники» русского языка открыто размышляют о том, будто матерные слова давно утеряли свой первоначальный, оскорбительный, смысл и теперь отражают всё экспрессивное богатство нашей языковой лексики. Дескать, мат появился так давно, что даже ученые точно не знают, когда и как это произошло. То ли еще в эру полигамных отношений. То ли во времена монгольского ига, которое испоганило не только наше государственное устройство, но вдобавок и наш язык.

Иные инженеры человеческих душ - в том числе даже кое-кто из старших, главных инженеров и их заместителей - пытаются доказать, что введение запрета на ненормативную лексику в художественной литературе ограничивает свободу творчества, вернув тем самым цензуру. Вот ведь даже сам Александр Сергеевич, «наше всё», не чурался этих слов и выражений, причем как в жизни, так и в поэзии…

А может, и вправду все не так страшно? Тем более что запретные слова и выражения, как ни сопротивляйся, со временем все равно просачиваются в литературный язык и получают там постоянную прописку. Вот ведь когда-то всякие там «чертова кукла», «бардак», «шлюха» считались отборной бранью, а теперь едва ли покоробят даже самых отъявленных пуристов. Да и словечки-заменители типа «ё-мое», «ё-пэ-рэ-сэ-тэ» или «блин» уже ни у кого не вызывают возмущения.

И верно, ненормативный язык - сущая условность. Так, некогда в приличном обществе нельзя было сказать: «Она беременна». Или: «Он высморкался». Надо было непременно использовать эвфемизм: «Она находится в интересном положении», «Он обошелся посредством носового платка». Ныне в целом ряде стран отборнейшие ругательства не имеют никакого отношения к половым органам и совокуплениям и, в нашем понимании, звучат вполне нейтрально. Например, у египтян, говорят, считается страшной бранью выражение «Ибн шармута!» - «Сын проститутки!». У болгар: «Изрод!» - «Урод!». А у итальянцев: «Колмуто!» - «Рогоносец!». Американцы к месту и не к месту цедят: «Щит!» - «Дерьмо!».

Вот только одно «но»: если эта языковая условность всё же существует, причем не только у нас, - значит, она для чего-то нужна? Значит, она выполняет какую-то функцию?

История - и опять-таки, включая российскую, - свидетельствует: языковая разнузданность обычно поражала то или иное общество в годы революционных катаклизмов. Механизм был примерно таков: резкий взрыв сдвигал и перемешивал социальные пласты, освобождая их от прежних устоев и условностей. Кто был ничем, тот становился всем, кто был всем, тот становился ничем. В другие, более спокойные и тихие, эпохи социум, как правило, боролся против лексической распущенности, выдворяя ее за рамки приличий и порядочного общества. Нередко эту борьбу возглавляла и высшая государственная власть.

Так, при царе Алексее Михайловиче (втором из династии Романовых, пришедших, обратите внимание, после Смутного времени) за одно крепкое словцо могли отделать батогами, а не то и казнить. И это при том, что Алексей Михайлович, в отличие от большинства других царей, вовсе не был самодуром, заслужив прозвище «Тишайший». А вот при его сыне, Петре Алексеевиче, который «Россию поднял на дыбы», перевернув в ней все вверх дном, матюгались направо и налево даже в царских покоях…

В так называемом простом русском народе на протяжении многих столетий матерщина издавна считалась верхом неприличия, бранью и похабством. Владимир Даль в своем Словаре указывал, что сквернословить - значит «вести непристойные, зазорные, постыдные речи», а сквернослов - «кощун».

И это абсолютно верно. Языковые табу - наряду с поведенческими - крайне важны: они - стражи у ворот общественной морали и нравственности. И резкое сокращение табуированной территории так же опасно, как появление озоновых дыр. Разница лишь в том, что в одном случае возникает угроза физической гибели людей, а в другом - духовной. Так что если у нас на каждом углу грохочет мат-перемат, это наглядное отражение того морально-нравственного состояния, в котором пребывает нашего общество.

…Обратите внимание, аристократические круги всегда отличались от простонародья тем, что в них существовало гораздо больше табуированных сфер и сам аристократический этикет был расписан до мелочей. Иногда эта длинная череда табу казалась искусственной, даже смешной и глупой. Однако на самом деле она как бы подчеркивала: кто внутренне, духовно высок, тот и во внешних проявлениях должен быть на высоте.

Сергей АЧИЛЬДИЕВ,

публицист,

специально для интернет-журнала «Интересант»