У этой оперы - счастливая сценическая судьба, в которой не было места провалам, забвению и прочим сопутствующим негативным моментам. «Лючия ди Ламмермур» как стартовала успешно в 1835 году в театре Сан-Карло, так с тех пор практически и не сходит с подмостков театров всего мира. Что неудивительно: музыка - романтическое бельканто - простая и одновременно чарующая; сюжет, в основе которого роман Вальтера Скотта, - о несчастной любви, то есть на все времена; и возможность для певцов продемонстрировать все свои таланты - этого вполне достаточно, чтобы опера была востребована. И вот только на сцене Мариинского театра за последние восемнадцать лет можно было видеть-слышать несколько версий «Лючии», включая концертную и ту, ради которой недавно родившая Анна Нетребко вышла на сцену.
В нынешнем варианте, который создавала итальянская команда, главную партию исполнила Альбина Шагимуратова - звезда не менее яркая, чем Нетребко, и даже внешне на нее похожая. Она и блистала на премьере, благодаря чему общая невыразительность сценической концепции не так бросалась в глаза.
Хотя режиссер Андреа Де Роза, уже ставивший оперы в Мариинке, на этот раз и собирался продемонстрировать нечто «концептуально новое», всё новаторство ограничилось переносом действия из Шотландии шестнадцатого века примерно в начало века двадцатого. На что указывали костюмы и предметы интерьера: вместо кринолинов и камзолов - платья и военные мундиры, вместо свечей - электричество, вместо шпаг - пистолеты. В принципе, такая картинка могла соответствовать и концу девятнадцатого века или середине двадцатого - сами по себе внешние атрибуты, без заложенной в них идеи, всего лишь мертвые атрибуты. Будь то хоть шпаги, хоть пистолеты.
Да и художник-постановщик Симоне Маннино не слишком озаботился построением сценического пространства - на заднем плане крашенные в серый цвет березки, как будто взятые напрокат из какой-нибудь русской оперы, на переднем - небольшое возвышение, тоже серое. А ведь обещал Маннино отсылки к фильмам Хичкока и к итальянской живописи первой половины двадцатого века - получились же какие-то «пятьдесят оттенков серого».
К костюмам, придуманными Алессандро Лаи, тоже есть вопросы. Особенно к костюмам главных персонажей. Нет, понятно, что свадебное платье Лючии должно было вызывать ассоциации со смирительной рубахой. Но при этом оно же должно было оставаться и свадебным платьем, украшающим героиню, а не подчеркивающим то, что не надо подчеркивать, и всё время криво сползающим набок, так же как фата. То же касается и военного мундира возлюбленного Лючии - Эдгара, партию которого на премьере исполнил Евгений Акимов. Ну не может бравый да еще и влюбленный герой так выглядеть в военной форме. Но художники почему-то решили не учитывать все эти нюансы и упорно хотели видеть Эдгара в мундире, естественно - сером.
Еще один вызывающий недоумение момент - когда Эдгар обращается к умершему отцу. Оказывается, для этого надо просто открыть дверь в возвышении на сцене, больше похожую на дверцу от кладовки на кухне, а там, судя по всему, - склеп или могилка. Вроде как «тень отца Эдгара» поселилась в кладовке.
В общем, при таком постановочном решении можно было рассчитывать только на музыку и исполнителей. И вот дирижировавший премьерой Валерий Гергиев берет на себя функции режиссера - его оркестр добавляет глубины и искренности непритязательному зрелищу, солисты, поначалу не слишком уверенно, но по ходу действия все более и более гармонично эту искренность подхватывают, и в знаменитой сцене сумасшествия Лючии зрители уже забывают о «кладовке» и «кривом» платье и понимают, что не зря пришли.
Голос Альбины Шагимуратовой с его необычными каденциями, кажется, слился со звуками флейты, а лунный свет, о котором она поет, наконец перестал быть серым, а стал таким, как и положено, - серебристым. И всё это благодаря волшебной музыке и волшебным голосам, которые вполне могли обойтись и без итальянских «режиссерских новаций».
Анна ТАРАСОВА,
интернет-журнал «Интересант»
Фотографии предоставлены пресс-службой Мариинского театра. Авторы фото - Наташа Разина и Валентин Барановский